Вместе с обозом в помощь великокняжеской армии пришло две тысячи боярских детей под рукой князя Сакульского, принесшего тревожную весть: оказывается, князь Юрий Дмитриевич разослал к сыновьям приказ исполчаться. Случилось сие еще месяц назад – но покуда гонцы с вестями домчались до столицы, покуда Софья Витовтовна собрала обоз и людей, покуда они доехали до Ростова… Более свежих известий о галичанах у воеводы не имелось.

К счастью, после появления припасов и снаряжения настроение отступающих полков сразу улучшилось. На обширном наволоке между рекой Устье и отстоящим от берега осинником выросли многие десятки походных татарских юрт, очень часто попадающих в число трофеев и потому в достатке имеющихся в великокняжеских амбарах. Многие бояре и сами предпочитали брать в походы юрты, теплые и просторные. К сожалению, собирать их куда дольше, нежели ставить палатки, и далеко не все боярские дети имели достаточно холопов, чтобы с ними управиться. Только поэтому большого распространения в русской армии степные передвижные дома все-таки не получили.

Однако пользоваться юртами холопы умели и расставили их без особого труда. Внутри запылали очаги, наполняя войлочные дома теплом, над очагами повисли котлы, распространяя соблазнительные мясные ароматы.

Наконец-то обретя все возможные удобства, впервые за многие недели скинув одежду, досыта наевшись горячим, набив колчаны дармовыми стрелами и наполнив конские торбы великокняжеским овсом, воины приободрились и уже не так рвались домой, рассказывать о пережитом позоре. Куда более им хотелось отомстить и вернуться победителями, да хорошо бы еще с добычей.

В честном и открытом бою, без хитростей и уловок, да еще заметно большими силами московские бояре полагали стоптать галичан без особого труда, разом отомстив за все прошлые обиды.

Первый воевода тоже рук не опустил, ратную службу наладил по всем правилам: по всем тропкам и дорожкам разослал на день пути быстрые дозоры, сменяемые каждый вечер, на тракте выставил два сторожевых заслона по три сотни боярских детей в каждом и плюс к тому назначал «тревожный полк» в самом лагере – тысячу воинов, отдыхающих в броне при оседланных лошадях и потому готовых вступить не через полчаса-час после случившейся тревоги, а буквально сразу, в считаные минуты.

Так что теперь князь Серпуховской был твердо уверен – застать его врасплох более никому не удастся!

* * *

Сторожевая служба исполнила свой долг со всей тщательностью. Двадцатого марта дозоры принесли весть о стычке с галичскими разъездами, на другой день – о появлении на тракте вражеского головного полка.

Вечером двадцать первого марта дружина Юрия Дмитриевича появились в виду московского лагеря, после чего немного отступила и встала на ночлег в лесочке за наволоком. Место странное и неудобное – однако, вестимо, лучший воевода ойкумены не захотел занимать надобного для утренней битвы заснеженного поля.

Тем же вечером первый московский воевода созвал старших князей в юрту государя и, стоя за спиной и чуть справа от восседающего в складном кресле Василия Васильевича, объявил:

– Вы меня знаете, бояре, и ведаете, что я не единожды бывал в походах как под рукой князя Юрия Дмитриевича, так и супротив него сражаясь. Заметил я при том, что галичский князь зело любит на огненное зелье в битвах полагаться. Прячет тюфяки и пищали свои в некоем укрытии, опосля врагов своих притворным отступлением на поле пред ними выманивает, залпом пушечным урон наносит и уж потом, развернувшись, поредевших и растерянных добивает…

– Подумаешь, велика хитрость! – неожиданно перебил первого воеводу князь Сакульский. Вестимо, зрелого витязя возрастом сильно за сорок, с уже поседевшей окладистой бородой, обижала необходимость подчиняться двадцатилетнему юнцу, пусть даже и потомку Ивана Калиты. – Татары завсегда так поступают. Поперва пятятся, в ловушку заманивая, а потом из засады внезапно свежими силами бьют.

– Это верно, верно! – поддержали московского воеводу сразу несколько голосов. – Нам еще деды заказывали: за татарином попусту не гонись, обязательно пику в бок получишь! У татар в первую голову кочевья ищи да разоряй. После сего они сами завсегда на поклон приходят.

Князь Серпуховской спорщикам отвечать не стал – лишь пригладил обеими руками подбородок и положил ладонь на спинку великокняжеского кресла. А когда голоса притихли, продолжил:

– На наволоке перед нами слева осинник растет, справа течет река с весенними промоинами. Посему пушки токмо в одном месте спрятать возможно, в лесу. Полагаю, под их стволы Юрий Дмитриевич нас заманить и попытается. Мы же его хитрость супротив него самого обратим. Главные силы поставим на правом крыле. Когда галичане попятятся, пропущенные ими полки окружать ворога не должны, дабы нас всех там не расстреляли. Прорвавшимся силам надлежит вдоль самого берега, по правому краю поля наступать до вражеского обоза и лагерь их занять! Остальным полкам стоять на месте твердо, на уловки не поддаваясь! Оставшись в чистом поле без припасов, зажатый по обе стороны тракта нашими полками, никуда Юрий Дмитриевич от нас не денется, к вечеру сам оружие сложит.

При упоминании об обозе князья и бояре сразу повеселели:

– Любо, любо! Накажем галичан за разбой! Вернем свое добро сторицей!

– Дозорные сказывают, вражеской дружины не более трех тысяч набирается, нас же супротив них вдвое, – закончил первый воевода. – Хватит сил и здесь Юрия Дмитриевича сдержать, и путь к отступлению перекрыть. Во славу государя нашего, Василия Васильевича!

– Долгих лет государю нашему! Любо государю! – вразнобой ответили воины.

– Теперь ступайте! Готовьтесь к сече! – распорядился князь Серпуховской, и князья стали расходиться.

* * *

На рассвете, как и предвидел первый воевода, галичане выдвинулись первыми, развернулись на удалении всего двух полетов стрелы от крайних московских юрт, тем самым оставляя за спиной почти две трети наволока.

Василий Ярославович не стал мешать противнику выстраивать его наивную ловушку. Он позволил своим полкам собраться без спешки – и построиться стремя к стремени в линию длиною почти в половину версты и на семь рядов в глубину.

Цепочка галичан выглядела куда как жиже – всего две линии, и князь Серпуховской понял, что опрокинет их без малейшего труда. По его жилам побежал пьянящий азарт, кожа словно бы ощетинилась мурашками. От предвкушения схватки мышцы налились мощью, и, не в силах более сдерживаться, первый воевода вскинул над головою рогатину!

– За мно-о‑ой!!! Бей галичан, бояре! Москва, Москва, Москва!!! – с этими словами Василий Ярославович дал шпоры коню, разгоняясь для сшибки, и опустил рогатину, выцеливая ее острием первого врага.

– Москва, Москва!!! – послышался отклик за его спиной, и широкая, сверкающая в солнечных лучах огромная стальная лента из начищенных, любовно отполированных юшманов, бахтерцов, колонтарей, из шлемов, ерихонок и мисюрок, из тысяч сверкающих копейных наконечников, под каждым из которых развевался алый, синий, зеленый, желтый или еще какой пучок нитей, ленточек, волос или просто яркие флажки, – вся эта масса стали и железа ринулась вперед. Сама земля вздрогнула от сего великолепного зрелища, загудела от ударов многих и многих тысяч копыт тяжелых скакунов, несущих навстречу смерти облаченных в броню всадников: – Москва, Москва-а‑а‑а!!!